Кирилл Еськов: О креационизме

Читаю любопытную лекцию Кирилла Еськова "Палеонтология и макроэволюция", которая была прочитана в литературном кафе "Bilingua" 27 марта 2008 года. Прочел только треть, но уже хочу сохранить выдержку, посвящённую вопросу о креационизме, - благо, вопрос раскрыт с неожиданной точки зрения.

Откуда берется само представление о том, что мир меняется и меняется необратимо? Вот из этого и берется. Знания о распределении живых организмов по земным слоям уже в конце XVIII в. приобрели достаточную стройность, т.е. стало понятно, что в разных слоях находятся разные ископаемые зверушки, травки. В начале XIX в., как уже было сказано, началось построение всеобъемлющей глобальной геохронологической шкалы. И стало понятно, что надо с этим что-то делать.

Еще раз. Вот слои, от слоя к слою состав живших там организмов меняется, причем появляются организмы, которых прежде не было, и исчезают те, которые были. Что-то надо с этим делать. Опять-таки обращаю ваше внимание на то, что идея эволюционных изменений, изменения организмов во времени, возникает у естествоиспытателя, имеющего дело с геологическими разрезами, by default, просто как наиболее логичное и понятное объяснение.

А дальше начинаются «но». Кювье, основоположник палеонтологии, был ярким креационистом. Его основная заслуга в том, что он выделил основные типы строения, т.е. он был типологом по взглядам. Он сказал, что переходных форм между этими типами не наблюдается, соответственно никакой эволюции быть не может. А как же без переходов?

И дальше, в 1830 г., произошел знаменитый диспут во французской Академии наук между Кювье и Сент-Илером, который представлял эволюционную позицию, в то время основывавшуюся на взглядах Ламарка. Как известно, Кювье Сент-Илера раскатал в блин по ходу этого диспута, причем абсолютно корректно. Главным доводом у Кювье было вот что. Как раз незадолго до этого из Египта привезли разные экзотические материалы, собранные во времена наполеоновской экспедиции, и в том числе привезли мумии зверушек из гробниц фараонов.

И Кювье кладет на стол (фигурально, конечно) эти материалы: «Вот вам мумия мангуста, вот вам мумия кошки, вот мумия крокодила. Пожалуйста, покажите мне разницу между мумиями и теми чучелами, что мы имеем сейчас в музеях. Между тем, известно, что этим мумиям по 4 тыс. лет, а Земле – 6 тыс. лет. Ну, и где ваша эволюция? Вам надо в 2 тыс. лет уложить все изменения, что предшествовали этому. И самое главное, почему они те 2 тыс. лет изменялась так, что это привело к мангусту и кошке, а дальше все вдруг остановилось и перестало видоизменяться?» И Сент-Илеру на это было совершенно нечего возразить. По принятым нынче способам оценки этого диспута, Сент-Илеру был «слив засчитан».

Но дальше, соответственно, возникают вопросы к Кювье. «Хорошо, ладно, эволюции нет. Вы это показали совершенно четко, убедительно и понятно. Но фауны-то от слоя к слою меняются. А как?» На этом месте Кювье приходится создавать теорию катастроф – периодически у нас происходят катастрофы, старая фауна вымирает, на ее месте возникает новая. «Хорошо, вымирает – ладно, убить при помощи катастрофы неким образом можно. Но откуда берутся те, которые живут потом?» На этом месте Кювье просто разводил руками и говорил: «Не знаем, пока не доработано» – от этого вопроса он просто уходил. В принципе, так нормально сказать: «Не знаем, не имеем информации» – тем более, что в это время мир с палеонтологической точки зрения был изучен очень слабо. В конце концов, всегда можно списать на то, что мы просто не нашли пока те разрезы, где те виды таились, ниже по времени. Вот в других регионах они просто сидели, а потом пришли сюда. Бывает. Может быть.

Но вопрос никуда не исчезает. И обратите внимание на чрезвычайно любопытную вещь: современные креационисты никогда не вспоминают Кювье и ученых его школы, Д’Орбиньи прежде всего. Почему? Вроде, креационисты – настоящие ученые, которые встроены в научную парадигму. А потому, что от этого вопроса Кювье еще мог уйти, но через некоторое время палеонтологическая изученность мира стала уже такой, что деваться стало некуда. И ученик Кювье Д’Орбиньи, тоже великий палеонтолог, был вынужден постулировать множественность актов творения и катастроф. И этих актов творения Д’Орбиньи насчитал 28 штук.

Можно спорить насчет того, 28 их было или не 28, но больше одного -- точно. Из этой картинки следует, что если нет эволюции, то актов творения должно быть точно больше одного, а это сразу приводит к тому, что в библейскую картину мира этот последовательно креационистский подход вписывается еще хуже, чем эволюция! Потому что множественность актов творения и катастроф – это ересь похлеще, чем признать изменяемость зверушек.

А дальше появляется Лайель с принципом актуализма. Я не буду останавливаться на разнице между актуализмом и униформизмом, в такие тонкости лезть не будем. Суть заключается в том, что мы исходим из той презумпции, что в прежние времена действовали те же законы природы, что и сейчас, что прошлое познаваемо ровно настолько, насколько точные аналогии мы можем найти  в современности. Еще раз повторяю: это не означает, что в прошлом все было точно, как сейчас – ни в коем случае. Это означает, что мы, строя нашу модель прошлого, должны исходить сначала из того, что было, в принципе, как сейчас. Вот если мы видим факты, противоречащие этой модели, то после этого мы должны вносить корректировки и говорить: «Да, в прошлом было не так».

 Источник: "Палеонтология и макроэволюция"