Фрагмент статьи, посвященной Вальтеру Беньямину, некоторым обстоятельствам его жизни и мировоззрения.
Совсем коротко тип интеллектуальной восприимчивости Беньямина можно было бы обозначить так: он был чувствителен к человеческим смыслам всего сущего. Именно потому он решительно не принимал современного ему капитализма за отрицание человека. За то самое, что марксисты на своём языке называют «отчуждением». Кстати, этим не понравилась ему и Советская Россия конца 1920-х. За это он не принимал и одного из основных положений марксизма: о неотвратимом и всеподчиняющем прогрессе — социальном движении по восходящей линии. Он не мыслил себе истории без человеческого участия. Свободного и перечёркивающего любую логику.
Он был уверен: отчуждение должно быть преодолено, истории должен быть возвращён человеческий смысл. Он просто говорил об этом на тех языках, которые предоставляло ему время. Марксизм был среди них одним из главных — уж не самым ли? Это значение он и придавал очень своеобразно понятой «революции». Усматривал в ней, к великому раздражению современников-марксистов, не «локомотив истории», но скорее «стоп-кран». Этот стоп-кран, считал Беньямин, надо сорвать, чтобы остановить историческое движение, в котором он видел не что иное, как катастрофу.
Пожалуй, самой глубокой своей задачей этот бунтарь чувствовал сохранение человеческого тепла вещей (широко понятых — от предметов до обстоятельств). Отсюда у него всё — от коллекционерства до революционных симпатий. Само коллекционерство было для него бунтом против неподлинного состояния мира.
«Подлинная, совершенно непонятая страсть коллекционера, — писал он, — всегда анархична, деструктивна». И объяснял: «…её диалектика: соединять с верностью вещи, единичному, скрытому в ней, своенравный подрывной протест против типичного, классифицируемого».
Типичность — несвобода вещей. И дающего им смысл, питающегося их смыслом человека.
Источник: "Теория одиночества"
Комментариев нет:
Отправить комментарий