- Товстоногов когда-то рассказывал о своих впечатлениях от виденного в Китае театра. В системе его условностей, к примеру, поворот человека вокруг собственной оси означал, что он открыл дверь. Во время представления в зале вдруг засмеялись. «В чем дело?» — спросил, не поняв, Товстоногов. «А он не вошел в дверь»,- объяснили ему. «Как не вошел?» - «Он забыл повернуться вокруг своей оси. Получилось, что он прошел сквозь стену». Двери не было, декорации не было, но была система условностей, привычная зрителю.
В кино, хоть оно и кажется нам зрелищем безусловным, таким же естественным, как сама жизнь, есть своя система условностей, с которой мы свыклись настолько, что перестали ее замечать. Известна же история про европейца, проведшего многие годы на островах и впервые увидевшего кинематограф только по возвращении домой. При всей своей начитанности, образованности он ничего не понял. Ему надо было с азов осваивать тот язык, который всем вокруг был понятен с детства.
Скажем, если в фильме смонтированы повтором крупные планы мужчины и женщины, это означает «влюбился». Или, если в сцене, где действуют двое, трижды повторить укрупнением одного из них, даже ребенок поймет: «Он его убьет». Я не хочу сказать, что такой раскадровочный кинематограф себя изжил: им сняты многие шедевры кино. Но в «Лапшине» мне захотелось обойтись без этого условного языка. Я сказал своим товарищам: «Давайте не будем пользоваться раскадровкой вообще. Давайте попробуем сиять наши ощущения от происходящего. Снимем, допустим, застолье по возможности единым планом: не важно, кто в этот момент будет в кадре, кто за кадром, не нужно никакой выстроенности композиций, железной продуманности, что за чем и как должно следовать. Пусть будет главное - ощущение воспоминания об этих людях, этой квартире, о жизни, которой они жили, о времени, которому принадлежали». Раскадровочный кинематограф хорош для выстраивания сюжета - для передачи ощущений он не годится.
Мы сняли практически весь фильм в этой манере, так что, действительно, даже профессионалам непонятно, как это смонтировано, как снято. Исключение - два-три кадра на всю картину. Мне говорили друзья: «У тебя в прощании Адашовой и Лапшина стык неудачный». А он удачный - нормальный грамотный стык, традиционная «восьмерка». Но профессиональный глаз он режет - потому что это стык из другого кинематографа.
В кино, хоть оно и кажется нам зрелищем безусловным, таким же естественным, как сама жизнь, есть своя система условностей, с которой мы свыклись настолько, что перестали ее замечать. Известна же история про европейца, проведшего многие годы на островах и впервые увидевшего кинематограф только по возвращении домой. При всей своей начитанности, образованности он ничего не понял. Ему надо было с азов осваивать тот язык, который всем вокруг был понятен с детства.
Скажем, если в фильме смонтированы повтором крупные планы мужчины и женщины, это означает «влюбился». Или, если в сцене, где действуют двое, трижды повторить укрупнением одного из них, даже ребенок поймет: «Он его убьет». Я не хочу сказать, что такой раскадровочный кинематограф себя изжил: им сняты многие шедевры кино. Но в «Лапшине» мне захотелось обойтись без этого условного языка. Я сказал своим товарищам: «Давайте не будем пользоваться раскадровкой вообще. Давайте попробуем сиять наши ощущения от происходящего. Снимем, допустим, застолье по возможности единым планом: не важно, кто в этот момент будет в кадре, кто за кадром, не нужно никакой выстроенности композиций, железной продуманности, что за чем и как должно следовать. Пусть будет главное - ощущение воспоминания об этих людях, этой квартире, о жизни, которой они жили, о времени, которому принадлежали». Раскадровочный кинематограф хорош для выстраивания сюжета - для передачи ощущений он не годится.
Мы сняли практически весь фильм в этой манере, так что, действительно, даже профессионалам непонятно, как это смонтировано, как снято. Исключение - два-три кадра на всю картину. Мне говорили друзья: «У тебя в прощании Адашовой и Лапшина стык неудачный». А он удачный - нормальный грамотный стык, традиционная «восьмерка». Но профессиональный глаз он режет - потому что это стык из другого кинематографа.
Источник: Александр Липков. "Герман, сын Германа"